Александр Дугин
«Антропология в современном мире»
Краткий обзор антропологической проблемы в Традиции — стартовая черта для понимания новой антропологии
Прежде чем перейти к обзору современных антропологических
взглядов, необходимо напомнить, в чем заключалось учение о
человеке в Традиции.
Традиция видит человека в трех ипостасях. Первый уровень: человек как некий полярный принцип, некое эссенциальное качество. Каббала употребляет термин «человек» для определения самого Бога. Пуруша в индуизме — тоже некий трансцендентный онтологический принцип. Традиционная религия называет его Богом. Вторая ипостась «человека»: «мертвый труп» или «самодвижущийся гроб» — нечто среднее между животным и автоматом. Это не очень совершенная машина, потому что она подвержена животным страстям, болезням и пр. Это также совсем некудышнее животное, потому что аппаратная рассудочная деятельность разрушает свойственную животным естественную гармонию. Этот биологический аппарат — полуживотное-полуприбор — тоже называют «человеком».
Между этими двумя полюсами существует представление о человеке как о некоем динамическом путешествии из низшей сферы (зооаппаратной) к высшей (спиритуально-трансцендентной). Причем движение это совершается не обязательно по вертикали, натянутой между божественным и големическим принципами, оно может совершаться и по спирали, может уклоняться в сторону, оно может проходить через целую цепочку метаморфоз. Это движение, этот путь тоже называют «человеком».
Можно представить себе конкретного верифицированного человека как продукт воздействия высшего трансцендентного человека, Пуруши, на некоторую неопределенную средовую инстанцию. При первой попытке она порождает монстра. Далее этот монстр и то, что находится в нем, оживает. То, что ожило в нем — человеческая душа — является субъектом метаморфозы, которая ведет к достижению высшего полюса и высшей идентичности. Хотя, конечно, на практике этого добиваются довольно редко. Почти никогда. Однако, именно вибрация между первоголемом и духовным принципом является смыслом человеческого бытия и человеческой истории.
В человеке участвуют: некоторая небесная ипостась, которую, если воспользоваться алхимической терминологией, можно назвать «серой», и средовая инстанция, которую можно назвать «меркурием» («ртутью»). Это воздействие и порождает, собственно, «человека», называемого также «соль». Так видит устройство человека Традиция.
Несколько слов о том, как в Традиции понимается термин «душа». Традиция этот термин знает, в нем нет ничего условного или приблизительного, это довольно точное математическое понятие.
Душа (anima) — это некоторое фиксированное присутствие трансцендентного в конкретном человеке. Душа всегда трансцендентна по отношению к тем условиям, в которых пребывает человеческая индивидуальность. Для того, чтобы понять, что такое «душа» в Традиции, можно вспомнить формулу Парацельса: «Квинтэссенция есть, когда вещи нет, когда вещь есть — нет квинтэссенции». Квинтэссенция, в данном случае — это и есть душа. Она наиболее очевидна для человека в момент смерти или в момент серьезных потрясений. Душа остается абсолютно неизменной, независимо от того, жив человек или нет. Это крайне серьезная инстанция. Она сопряжена с нашим состоянием по касательной (каким-то образом сопряжена, а каким-то — нет) и совершенно от этого существования свободна.
Человек присутствует в пространстве, схватывая его как нечто одновременное, синхронное. Так же и наша душа относится к нашему историческому существованию, к нашему индивидууму — одновременно и синхронно. Она остается одной и той же по существу: в момент, когда мы рождаемся, когда живем и когда нас уже нет. Она всегда сама по себе. На ней различные этапы нашего жизненного пути — от рождения и пускания пузырей до предсмертной агонии — никак не сказываются. В принципе, для души все аспекты нашего временного проживания одновременны и доступны{1}. Но это лишь «первый градус» трансцендентности, данный обычному индивидууму...
Именно душа составляет внутреннее содержание голема. Она им движет, трансформирует саму себя, пытается использовать данные ей ситуации для решения каких-то целей, ведомых только ей. Разные традиции определяют эти цели по-разному: очищение, развитие, становление и т.д. Эту инстанцию называют: «душа, стоящая и не падающая» (anima stante e non cadente). Ей, в принципе, глубоко «наплевать» на нас. Она совершенно свободна от индивидуального начала, не подвержена воздействию каких-либо конкретных вещей, влияющих на индивидуум. Она воспринимает как бремя, как несносное иго сам факт нашего мира, сам факт ее пребывания здесь. Это не последняя, не высшая инстанция в антропологии, но, тем не менее, она крайне важна. Именно понятие души является водоразделом между Традицией и антропологией современности... Мы оставляем в стороне более серьезные инстанции — хватит с нас пока и «простой человеческой души».
Суть современной антропологии в отрицании самостоятельности, субстанциальности и онтологичности души
Прежде, чем начать разговор о современной антропологии, необходимо усвоить следующее: «Современная антропология отрицает существование души, она основывается на фундаментальном принципе, что никакой души как самостоятельной онтологической инстанции в человеческом существе вообще нет». То, что именуется «духом», «душой» в рамках современной антропологической картины мира имеет отношение к совершенно иной реальности, нежели та, которую описывает Традиция. Это некоторая совокупность психической деятельности, вегетативных реакций. Кто-то называет «душой» способность к рациональному мышлению (Декарт), кто-то имеет представление о душе как о сфере совокупности психо-эмоциональной и нервной деятельности. Чаще всего ученые считают, что понятие «души» есть донаучный предрассудок, и стараются вообще не употреблять этого термина.
Это очень серьезный момент. В XVII-XVIII веках, особенно в эпоху Просвещения, вопрос о душе стоял довольно остро... Современные американцы ввели любопытный термин: «конвенциональная мудрость». Если арифметическому большинству (будь они олигофренами) что-то кажется правильным — это и есть «конвенциональная мудрость», мудрость по соглашению. Так вот, «конвенциональная мудрость» эпохи Просвещения постановила, что души нет. А что тогда есть? Да так, что-то неопределенное. Или вообще ничего...
Современная антропология исключает наличие в человеке самостоятельной трансцендентной силы. Силы, которая была бы, с одной стороны, индивидуальна (то есть, находилась бы внутри человека), и, одновременно, совершенно объективна (не зависела ни от каких внешних факторов или субъективных взглядов).
Душа в понимании Традиции интериорна и независима от родового и видового понятия. Современная антропология не только не знает такой души, она считает, что ставить вопрос о ее наличии просто не корректно.
Последние двести лет душа отрицается. Если на каком-нибудь научном симпозиуме вы попробуете выйти и сказать: «Я верю в существование души», вас вежливо выслушают и скажут, что вы, наверное, ошиблись дверью. Вы можете идти проповедовать на амвон или в психиатрические клиники, можете отправиться в Парламент или в Гайд-парк, но вам не место в сферах, где люди говорят о серьезных, доказуемых вещах, обусловленных парадигмами современного мира.
Этот элемент политкорректности мы в России сейчас немножко забыли в силу некоторой вседозволенности и хаотичности текущего момента. В мире же «нормальной» европейской науки люди, утверждающие существование алхимии или хотя бы души, могут быть просто уволены в силу профессиональной непригодности...
Когда я готовился к сегодняшней лекции, я листал журнал Nouvelle Ecole Алена де Бенуа, прекрасного человека, интересного интеллектуала, моего хорошего знакомого, издателя французских «Элементов». Он всегда меня пугал рядом политкорректных высказываний, но здесь я нашел у него просто феноменальный пассаж. Если верить ему, то Теофраст Парацельс, оказывается, «верил в трансмутации металлов не потому, что был мистиком, а потому что в это всегда все верили, при этом он боролся против алхимии и астрологии». Так пишет Ален де Бенуа... Стоит только открыть тексты Парацельса, чтобы увидеть, что Парацельс пользуется исключительно алхимической и астрологической терминологией и ни о чем, кроме предельно туманных эзотерических вещей не пишет. Это все равно, что сказать, что Маркс (в глубине души) был противником марксизма и коммунизма, а свой понятийный аппарат использовал «как дань моде». Чтобы не выглядеть полным дураком в глазах современников, к которым он обращается, даже такой приличный человек как Ален де Бенуа вынужден провозглашать оглушительную и постыдную нелепицу.
Можете себе представить степень «интеллектуального концлагеря», в котором живут люди на современном Западе! В своем собственном журнале, финансируемом не «академическим сообществом», но состоятельными сумасбродами-вольнодумцами из национального лагеря, только для того, чтобы «серьезная научная общественность» взяла в руки это издание, несчастный Ален де Бенуа вынужден «делать реверансы» в сторону такой «критической мысли», таких академических презумпций, таких насмешек над традиционным миром, что просто дух захватывает...
Разумеется, Парацельс был герметиком, алхимиком, астрологом, всю жизнь только этим и занимался. Однако, чтобы этого автора приняли всерьез, необходима плотная «дымовая завеса».
Некогда в Советском Союзе любой текст, чтобы иметь шанс быть опубликованным, должен был начинаться с цитат Ленина или постановлений последнего партсъезда. Дальше могла идти самая невероятная ахинея: про инопланетян или про рынок — почти все, что угодно. Поразительно, но в современной Франции человек не может прямо сказать: «Парацельс — алхимик». Если Парацельс — алхимик, значит, для вас есть специальные кафе, специальные магазинчики для лунатиков, где вы спокойно можете приобрести трактаты по алхимии, компоненты для изготовления «эликсира бессмертия» или «философского камня» и т.д. Но это уже особая категория людей — таких в Сорбонну не пускают. Тот, кто преподает в Сорбонне, если и заинтересуется Парацельсом, в такой магазинчик будет пробираться, крадучись, оглядываясь, чтобы его ненароком не застукали. Он может читать эти книги, но не дай Бог, кто-нибудь об этом узнает. Из-за невинного Парацельса можно лишиться, работы, репутации — всего. «Ну, — скажут, — тронулся коллега».
За этими, в общем-то, невинными странностями современного научного сообщества стоит очень серьезная вещь: презумпция языка современности. Люди, которые хотят быть принятыми в современной научной среде, обязаны (абсолютный императив!) говорить в парадигмах современного мира, «соответствовать духу современности, духу Просвещения» (в терминологии Хабермаса). Все, что не соответствует этому духу, не имеет права на существование — все это «фашизм», «фундаментализм», с недавних пор «коммунизм» (в ругательном смысле) и т.п. Хабермас, правда, признает, что несколько погорячился: «все это может быть, но где-нибудь в гетто, в резервации»...
«Соответствие духу Просвещения» — это требование предъявляется к любому дискурсу. Или говори на языке современного мира, или не претендуй на серьезность, научность, обоснованность.
В языке современного мира понятие души отсутствует.
Человек минус душа — объект современной антропологии
Теперь обратимся к современной антропологии. Существуют разные модели, но все они имеют общий базовый компонент: они рассматривают в качестве полноценного человека то, что получается в результате математического вычитания из человека его высшей стороны. Причем не только божественно-полярной, но и даже того, что в Традиции называется душой.
Объект современной антропологии — человек, у которого нет души. Более того, отсутствие души и является презумпцией того, что мы имеем дело с «научной» антропологией. Обязательность отсутствия души, правда, нигде прямо не декларируется — то, что души нет, просто имеется в виду как нечто само собой разумеющееся. Это обстоятельство придает современной антропологии особо зловещий оттенок...
Ребенок с детства слышит слово «мать» и знает, что оно означает. Попробуйте ему сказать, что это не так и слово «мать» обозначает нечто совершенно иное — ребенок будет сбит с толку и озадачен, он не сможет понять, что вы от него хотите, разозлится или заплачет. Современный человек, впитывая и ассимилируя в себе парадигмы языка современности, некритически усваивает как некоторый базовый компонент мысль об отсутствии у человека души. Попробуйте ему сказать, что это не так... Он просто не поймет, что вы имеете в виду.
Современное определение человека или объекта антропологического исследования современной науки — это человек минус душа. То есть, то существо, которое Традиция называет «мертвым трупом», или «самодвижущимся гробом» — совмещение двух реальностей: звериной и аппаратной. От зверя эта реальность отличается компьютерно-рациональными способностями, от механизма — наличием биологической стороны.
Давайте попробуем наложить традиционную парадигму антропологии на антропологию современную. Это абсолютно не политкорректный ход, но «Новый Университет» не Сорбонна... Представьте, что некие горе-исследователи изучают отдельно чьи-то ботинки, как будто они обладают самостоятельной волей, самостоятельными желаниями, самостоятельной системой интересов — то есть, являются живыми самодвижущимися предметами. Таковы современные антропологи. В принципе, сама идея вычеркнуть хозяина ботинок и искусственно сузить свой кругозор, несмотря на ее внешнюю абсурдность, не так глупа. Дело в том, что по траектории движения ботинок, их состоянию и т.д. можно многое узнать о хозяине. Оперируя полученной информацией, мы можем попытаться воссоздать его облик, высказать ряд гипотез о будущем его ботинок, сделать огромное количество выводов... Не следует считать представителей современной науки совсем бестолочью. Изучая «ботинки» (то есть, големов, биоаппараты), они прикладывают колоссальное количество энергии, достигают крайне интересных, удивительных результатов, делают множество занимательных и остроумных выводов. Беда только в том, что «хозяина ботинок» они не просто выносят за скобки — он для них просто не существует. А это далеко не одно и то же. Хотя подчеркиваю еще раз: внимательное наблюдение за поведением какого-то отдельного фрагмента реальности может дать колоссальную и порой даже очень полезную информацию обо всей реальности.
Человек изучает общество, физические и химические явления, гуманитарные предметы. Но чем бы он ни занимался, ему необходимо иметь определенное представление, определенную концепцию о том, кто является субъектом и действующей силой, то есть, собственно, человеком. Причем, речь идет не только об антропологии как об отдельно взятой науке, но и о некоторых антропологических предпосылках современного мира. Исходя из нашего определения объекта изучения современной антропологии (человек, как биологический автомат), нетрудно себе представить два ее основных направления.
Первое направление делает акцент на аппаратной стороне. Французский философ Ламетри — яркий представитель этого направления — так и назвал одно из своих произведений: «Человек-машина». Он вполне серьезно доказывает, что человек — это просто очень ловкий, точный агрегат. Более точный, чем все существующие. К тому же, он сам способен придумывать агрегаты и аппараты, воспроизводя таким образом себя вовне. Животные не придумывают аппаратов, а человек придумывает, потому что это отражает его внутреннее «я».
Эту линию в антропологии можно назвать рационалистической, позитивистской. Она исходит из того, что аппаратного в человеке больше, чем звериного. На этом утверждении основаны различные рационалистические или субъективно-идеалистические концепции. Например, солипсическая концепция, согласно которой бытия как такового нет, есть только мозговая деятельность — все, что мы называем «бытием», происходит в сознании человека как в некоем аппарате. Есть и более умеренные формы.
Эта линия антропологии видит в человеке преимущественно рассудок, человек для нее — рациональный аппарат.
Откуда же взялся этот аппарат? Современные антропологи не теряются и «ничтоже сумняшеся» заявляют: мол, это «искра Божья». Что это за «искра» — они не объясняют. Определенный деизм языку современности не противоречит. Более того, современная антропология, может иметь и откровенно религиозную форму. В протестантизме, например, мировосприятие крайне близко к современному. Можно сказать, что именно протестантизм, выпестовал окончательные формы современных парадигм{2}... Есть мнение, что человек-аппарат был создан Богом, другие говорят, что он возник сам по себе. Но все это, в конечном счете, не важно — если кроме рациональной части в человеке больше ничего нет, какая разница, откуда она взялась? Есть, и ладно.
Человек — аппарат, мир — тоже аппарат, созданный по образу и подобию человека. Отсюда возникает представление о Боге-Творце Вселенной как о своеобразном «часовщике»{3}. Декарт еще до Ламетри утверждал, что животные тоже механизмы{4}.
Вся современная медицина (кроме гомеопатии) основывается именно на этом утверждении — т.н. на принципе «ятротерапии». Если что-то болит — необходимо починить, как деталь в паровой машине. Как сломавшийся мотороллер. Приблизительно так же и первая психиатрия, и первая психология относились к человеческому сознанию. Поэтому психически больным и неврастеникам мозги вправляли самым брутальным способом — часто просто били палкой по голове. Странно, но это иногда помогало.
Эта концепция лежит в основе очень многих явлений современного мира, к которым мы давно привыкли. Едва ли мы у кого-нибудь, кроме Ламетри или Локка, найдем такое предельно экстравагантное изложение: человек — аппарат, весь мир — прибор и т.д., но, тем не менее, в качестве тенденции такой подход в антропологии создал мэйнстримную школу. Весь позитивизм основан на этом принципе. Большинство парадигм современной науки, в той или иной степени, продолжают основываться на этой предпосылке{5}. Напомню, речь идет об одном из направлений в изучении «ботинка». Не более того.
В современной антропологии существует и прямо противоположная точка зрения, где акцент ставится на биологической составляющей человека. Особый, усовершенствованный, прилизанный, цивилизованный, очень субтильный, но все равно зверь. Это дарвинизм, эволюционизм, этология (К.Лоренц) и т.д. Достаточно стройная теория: из жуков появляются птицы, из птиц — киты, из китов — обезьяны, из обезьян — люди... Такое многомерное — «галлюцинативное» в чем-то — захватывающее повествование. Эта тенденция в антропологии утверждает, что человек — зверь, а его аппаратные (рациональные) качества — лишь особые субтильные, истонченные звериные интуиции. Но, по большому счету, как был он волком (козой, пчелой, тараканом и пр.), так и остался.
Это направление получило название «философии витализма» или «философии жизни». К этому направлению принадлежит Бергсон, наиболее последовательно эту концепцию излагает Конрад Лоренц. Элементы витализма можно найти у Ницше и у других авторов философии жизни. «Белокурая бестия» — это, преимущественно, высокоразвитое животное.
Не трудно догадаться, что в отличие от мертвого, механического мира, свойственного первой концепции, здесь речь идет скорее о некой пантеистической реальности, где наоборот все оживлено, полно энергиями, интуициями, остатками предшествующих форм и фаз...
На своей лекции Юрий Витальевич Мамлеев упомянул любопытную гипотезу, согласно которой «сейчас человек повернут спиной к природе, но, возможно, настанет момент, когда он повернется к ней лицом». Животная сторона бытия откроет тогда какие-то невиданные бездны, форма существования человека изменится. Произойдет некое встраивание человека в экологические сети{6}.
Современная (особенно «глубокая») экология — это версия именно такого антропологического подхода.
Гипотеза о редукции человека к зверству в практических наблюдениях за поведением вида в целом получает не меньше наглядных подтверждений, нежели редукция к аппарату.
Таким образом, современная антропология в целом видит человека двояко, что не удивительно, так как «живой ботинок» — это парадокс, который можно преодолеть либо ботинок «убив» (признав его механизмом), либо «мистифицировав», допустив в нем свободную звериную волю.
Современная антропология тяготеет к тому, чтобы оставить этот дуализм без окончательного ответа, допуская как относительно легитимные обе точки зрения. При этом неявно предпочтение отдается «метафоре часов»{7}.
Дилемма между механицизмом и витализмом в секулярном контексте современной антропологии отражает более глубокую дилемму, с которой мы встречаемся и в истории религий.
Креационизм как теологическая предпосылка
механицизма
vs эволюционизм как секуляризация
манифестационизма
Рационально-механическое отношение к человеку характерно для семитических религий: для иудаизма, для той стороны христианства, которая наследует иудаистскую креационистскую парадигму (католицизм, протестантизм) и для ислама. Сам принцип творения человека «из ничто» и мысль о принципиальной удаленности человека от онтологического центра уже несут в себе некую «презумпцию аппаратности». Это преодолевается в полноценной христианской традиции, в каббале и в эзотеризме ислама. Но определенная специфика религий Откровения, подразумевает, все-таки, изначальное присутствие элемента, который, рано или поздно, по мере деградации человечества, должен был вылиться в антропологическую модель Ламетри («человек-машина»).
С другой стороны, дарвинизм — идея о человеке как об «утонченном звере» — тоже имеет определенное религиозное измерение. Я имею в виду манифестационизм. Здесь декларируется присутствие Божества во всем — и в большом, и в малом — весь мир является проявлением онтологического мерно рассеянного Божества. Божество в полноценно манифестационистских традициях, конечно, имеет и вечно закрытую, транцендентную сторону, но, тем не менее, некий зародыш витализма здесь есть. Пантеизм заметно тяготеет к примитивному натурализму в ущерб трансцендентной стороне манифестационизма.
Очень показателен здесь пример Джордано Бруно. С одной стороны, это один из крупнейших мистиков и эзотериков, с другой — один из родоначальников профанического атеистического пантеизма. Он же (вместе с В.Ванини) был одним из создателей полусекулярной концепции «магического расизма» — происхождения части человечества от обезьян и от других животных. Любопытно, правда, что, если Бруно или Парацельс говорили о животном происхождении дикарей, то современный дарвинизм применил эту версию ко всему человечеству{8}
В современной антропологии мы почти нигде не найдем эти версии (человек-аппарат и человек-зверь) в чистом виде. Чаще всего мы имеем дело со смешанными концепциями. Однако именно к этим двум основным моделям тяготеют все магистральные представления о человеке в современном мире. Самые, так сказать, аутентичные ученые боятся высказать любое резкое суждение, даже в рамках современной антропологии. Поэтому в современных научных средах принято считать, что во всем необходимо искать золотую середину. По тысяче страниц исписывают — и ничего понять невозможно: зверь или аппарат? «Нечто сложное», — говорят. Подобная овечья робость у них — хороший тон. Чем менее радикальный вывод делается, тем лучше для карьеры...
Фрейдизм, например, является одной из форм виталистической концепции. Он тоже исходит из современной антропологической модели, но рассматривает индивидуума как некоего зверя, движимого тягой Эроса. Но при этом у него есть еще своеобразный суицидальный инстинкт (почти не встречающийся в животном мире), который воплотился в форме Танатоса. Фрейд намекает на то, что стремление к смерти, к Танатосу — это функция рассудка или аппаратного начала в человеке. Рассудок — аппаратный компонент — всячески притесняет животно-либидную часть «человеческого существа», поэтому всякие беды, проблемы, комплексы возникают благодаря воздействию рациональных моментов на эротический витализм. Фрейд, психоанализ стоит на стороне той модели антропологии, которая вписывается в виталистическую форму, т.е. на стороне зверя против аппарата. Кстати, на современном Западе Фрейд уже попал в не политкорректные авторы. Слишком он нелиберален. В его рассуждениях слишком много патриархата, витализм многим кажется подозрительным...
Вообще говоря, полку «политнекорректных» авторов все прибывает, скоро «за скобки» нормы выведут всех сколько-нибудь заметных авторов. Обратный же процесс не идет — однажды «проклятые» так и остаются «на обочине»...
Кое-кто доводит эту линию до логического конца — Д.Белл утверждает, что «в перспективе культуру следует вообще упразднить, так как, будучи воплощением иррационального элемента в человеке, она в какой-то момент вступит в формальное противоречие с императивом технического прогресса». Он прав, не в том смысле, что следует запретить, но в том, что вступит. Конечно, вступит.
Что понимается под современной антропологией в совсем уже
узком смысле? Что об этом можно прочесть, например, в
философских словарях?
Вообще, об антропологии (даже о
современной) в научных средах приоритетно говорить не принято.
Считается, что это рискованная тема. Вопросы антропологии в ее
глубинном аспекте чаще всего никак не обсуждаются: мол, что
тут обсуждать, и так все понятно. Под антропологией в
современном научном мире подразумевается совсем узкая
дисциплина — даже не вершина айсберга, просто, точка. Имеются
в виду ученые, вроде Тейлора, Фрезера, Леви-Стросса и др., то
есть, люди, которые занимаются исследованиями «примитивных
народов» — их фольклора, обычаев. Этих людей следовало бы
называть «этнологами», а не «антропологами».
Однако, в их научной деятельности были и весьма любопытные аспекты. Например, этнологи пытались воссоздать модели архаических обществ и проинтерпретировать современного человека как существо, исполненное предрассудками предшествующих эпох. В частности, материалами Фрезера и Тейлора пользовались такие традиционалисты, как Элиаде и Эвола. Собранный этнографический материал: информация о нравах, традициях, быте народов, которые живут в мире Традиции, очень о многом говорит внимательному традиционалисту, поскольку обнаруживает перед ним полноценный удивительный мир, независимо от авторских намерений самих исследователей.
Мы, например, методологически так же поступаем с Александром Эткиндом. Он поставил в своей книге «Хлыст» политическую задачу: доказать, что большевики и, вообще, русские — это преимущественно сумасшедшие сектанты, перверты, милленаристы и истерики, что и даже самые трезвые их (наши) философы — по большому счету, бредовые мистики и маньяки. Эткинд хотел испугать этим общественное мнение. А мы интерпретируем Эткинда в иной системе координат. Мы просто берем колоссальный материал, который он обработал, и говорим: «Русские, в том числе русские большевики, как донный ил коллективного бессознательного, поднятый пертурбациями революции, сохранили колоссальный пласт языка Традиции в своей психике, и он столь бурно проступает через светские, секулярные нормы, заимствованного с Запада мышления, что полностью их денатурирует, делает гротескными и прозрачными». Мы интерпретируем это в нашей традиционалистской оптике, и таким образом реставрируется интереснейшая картина тайных сторон нашего духовного национального бытия. Кстати, Александр Эткинд на наши похвалы откликнулся: мы, мол, его не поняли. Мы его поняли, но нам интересен не он, а предмет его исследования. Скорее, он нас не понял...
Тот странноватый факт, что этнология почти эксклюзивно именуется сегодня антропологией и что не «примитивный человек» в рассмотрение антропологов попадает редко, показателен: человеческое следует искать в Традиции, в крайнем случае — в ее осколках.
Один из содержательных исследователей среди вышеназванных антропологов в узком смысле — это Клод Леви-Стросс. Недавно он попал в разряд неполиткорректных авторов во Франции, поскольку «имел неосторожность» высказать один антиуниверсалистский тезис. «Каждый народ, — утверждает Леви-Стросс, — каждая культура представляют собой законченный космос; и существование, так называемых, примитивных народов в дебрях Амазонки ничуть не беднее по своей содержательной, концептуальной, смысловой, духовной стороне, чем существование любого, так называемого, цивилизованного народа». Когда-то, в 60-е, эта идея представлялась весьма «прогрессивной». Но времена меняются, и Леви-Стросс попал в категорию «неприкасаемых»...
Зверскую природу поведения правящих элит весьма остроумно описал Вильфредо Парето в своей «Общей социологии». Его очень любил цитировать Жан Тириар. Особенно в полемике со схоластами от традиционализма. Парето предположил, что современное общество движимо теми же архаическими тенденциями, что и самые примитивные племена: жадность, желание растолкать локтями, захватить всего как можно больше, наесться, напиться и т.д. А все, что «цивилизованные люди» на этом инстинкте надстраивают: религиозные, социальные и прочие институты — это не более, чем «дымовая завеса». Тириар очень любил в подобном эпатажном ключе беседовать с крупными политиками и «видными» традиционалистами, сводя различные политические модели к простейшим резидуальным качествам, к функционированию основных физиологических центров. Не все это понимали. Особенно когда он таким образом «препарировал» религию...
Существует еще так называемая философская антропология. Эта сфера более сложная и запутанная, нежели этнология и этнография. Й.Фихте, Ф.Ницше, А.Шопенгауэр, Э.Кассирер, М.Шелер, В.Дильтей, Г.Зиммель и т.д... Не просто антропология — философская антропология, для которой характерно представление о фундаментальной недостаточности той инстанции, которая в современном мире называется «человеком».
Поскольку это все-таки современные авторы и действуют они в контексте современного языка, то представление о самостоятельной душе у них не может быть корректным и адекватным с традиционалистской точки зрения. Они болезненно и остро осознавали необходимость усилий для преодоления ущербной големической данности, но что это должны быть за усилия, в каком направлении, они твердо не знали... Это придавало удивительный драматизм их мысли.
В первую очередь, имеется в виду, конечно же, Ницше. Он провозглашал необходимость восстановления нормальных пропорций. Причем, не путем простой реставрации, а путем волевого героического акта. Это заслуживает более чем восхищения. Понять, что невозможно жить в мире без Традиции — это героичнее и, в конечном счете, достойнее, чем пассивно следовать уже имеющимся традиционным установкам... Ницше многомерен и сложен, его философская антропология представляет собой парадигму Консервативной Революции. Человек не достаточен, он переходный вид. Человек не ответ, но процесс, «стрела тоски, брошенная на тот берег». Ницше не традиционалист, он не знает о «световом человеке», и не верит тем, кто претендует, что знает о нем в эпоху «сумерек идолов»... Но его воля и его онтологическое чувство не позволяет ему признать актуальное человечество убожество как норму, как приемлемый «статус кво». Бездна нигилизма мучает его, он твердо знает, что исход где-то не здесь... В далеком и страшном пути по ту сторону предлежащих границ... Трагическая антропология преодоления «человеческого-слишком-человеческого» приобретает от интуитивности и раскаленной искренности еще большую ценность...
Есть и иная, «минимально гуманистическая», вариация философской антропологии — самовлюбленная, самодовольная, гуманитарная философия Фейербаха. Но это лишь бессмысленное декларирование банальных вещей: мол, человек сложен, многомерен, все не так просто и т.п. Не более того.
В XX веке философская антропология была представлена Максом Шелером. Довольно интересный автор, он ясно осознавал дуализм проблематики и пытался его преодолеть. Причем не путем абсолютизации рассудка, а путем гармонизации инстинкта. Получился своеобразный рационализированный и сублимированный витализм. Особого внимания заслуживает работа М.Шелера «Рессантимант в структуре морали». Выдвинутая Ницше концепция ressentiment'а развита там крайне остроумно и объясняет удивительно точно многие психологические проявления современных людей. В каком-то смысле, ressentiment может служить общим знаменателем и самой выразительной характеристикой современного человека — тотальная плоская злобная зависть-ненависть малого существа, недоразвитого, рудиментарного, претенциозного, амбициозного, самовлюбленного, несостоятельного, не компетентного ни в чем, уродливого, не выносящего все глубокое, высокое, истинное и величественное... Ressentiment — последнее оружие последних людей... Это очень напоминает массу големов, сплотившихся в коллективно-солипсическую орду.
Арнольд Гелен, как правило, упоминается всегда, когда речь заходит о современной философской антропологии. Он был последователем Макса Шелера. Замаскированный виталист, но крайне рационалистичный. Самое его известное сочинение: «Мораль и гипермораль», в котором он утверждает, что нет никакой универсальной морали — каждый народ сам вырабатывает морально-этические ценности, которые вытекают из политико-органических интересов.
Особого внимания заслуживает Карл Густав Юнг. Основатель «психологии глубин», развивал в направлении холизма основные интуиции психоанализа З.Фрейда. Его в чем-то можно отнести к направлению философии жизни, «психическому витализму». Традиционалисты его не любят — причисляют к представителям контринициации. Против него высказывались и Генон и Эвола. Юнгу инкриминировалось то, что он не выступает прямо от лица Традиции и против современного мира, а пытается отстоять определенные традиционные эзотерические учения, пользуясь языком современности. Нечто подобное высказывали классики традиционализма и в адрес Мирчи Элиаде.
Очень любопытная антропологическая концепция есть у замечательного автора Артура Кестлера, евразийца. У него есть крайне занятное изложение концепции неотении. Это зоологический термин. Через неотению Артур Кестлер объясняет специфику человека как вида.
Что же такое неотения? В основе этой концепции лежит эволюционистская модель. В частности, зоологи заметили, что в развитии некоторых видов происходят определенные регрессивные сдвиги: животное застывает на стадии юности или раннего детства. Это и есть неотения. Животное по наследству детенышу передает все характерные для вида способности и навыки. Чем древнее вид, тем тоньше специализация этих существ. Коала, например (очень древнее существо), питается листьями только одного вида эвкалипта. У коалы специальные ногти для этих деревьев, специальные кишки... Устойчивые виды всегда двигаются в сторону такой специализации. Неотения же нарушает эту «идиллию» неспешной эволюции. Детеныши зачинаются раньше времени — родители сами еще ничего толком не знают, следовательно, им нечего передавать. Новорожденные получают набор каких-то странных, «недоделанных» инстинктов, поэтому они уже не знают точно: что им есть, куда ползти, какие ногти отращивать. Вот в эти-то моменты, согласно Кестлеру, и происходят самые гениальные открытия в животном мире. Все его родственники плавали, а этот выполз на берег, стоит, по сторонам пялится обалдело. Постепенно у него возникают от странности пульмональные отростки, глядишь — вроде все в порядке: уже пополз... А все потому, что зачат был раньше времени.
По Кестлеру, неотения — это отход назад, для того, чтобы прыгнуть вперед. Специализация — сужение возможностей, регресс, впадение в детство, напротив — открытие новых непредсказуемых возможностей и способностей.
Ученые-зоологи проанализировали мозг маленького орангутанга. Объем черепа оказался вполне сопоставимым с человеческим. Но орангутанги растут: верхняя часть черепа уменьшается, а челюсти — наоборот. Происходит специализация, и взрослые орангутанги идут спокойно заниматься своим орангутанговым делом. Потенциальность, которую детеныши несут от рождения, они полностью утрачивают.
По мнению Кестлера, человек — это продукт неотении. Зачатые не в том возрасте, не получившие никаких нормальных инстинктов, полу-абортивные существа, случайно выбились из строя целеустремленных орангутангов. Отсюда у них и череп такой, и отсутствие волосяного покрова, и неспособность после рождения делать что-нибудь путное, кроме как визжать. Даже новорожденные тараканы мгновенно бегут в нужном направлении. На Север, например. Кстати, географические представления животных — это отдельная тема. Они превосходно ориентируются в пространстве... Человеческое существо при рождении совершенно не приспособлено к жизни. Неотения это прекрасно объясняет.
Есть известный биолог Адольф Портман. Он утверждает, что нормальная человеческая беременность должна продолжаться 21 месяц. А она длится только девять. Через 21 месяц после зачатия человеческое существо действительно выполняет те функции, которые выполняют новорожденные других видов. Портман считает, что после рождения человек еще 12 месяцев пребывает в своего рода «социальной матке». За этот год младенец добирает все недостающее.
Почему я остановился на этой гипотезе? Ведь эта концепция так же «профанна» (современна), как и все остальные антропологические концепции современного мира. Здесь меня поразило явное сходство с моделью инициации. Потенциальное важнее актуального. Недеяние, созерцание важнее действия. Вспомните маленького орангутанга с нормальным черепом и взрослую челюстиносную особь. Это очень похоже на соотношение между золотым веком и веком железным, между состоянием полного покоя, потенции, созерцания, возможностью стать кем угодно и тупым существованием «последних людей». Рожденный раньше времени человеческий детеныш, сохраняет потенциальность. В отличие от устоявшихся коал (которые как только родятся — тут же прилипают к определенному эвкалиптовому дереву) он способен на многое. Сохранив свою неисчерпанную, неистраченную потенциальность, он может выбирать из колоссального веера возможностей.
Инициация предполагает нечто похожее. Инициатическая смерть возвращает человека в матку, представленную в инициатических ритуалах рекой, пещерой или специальной ритуальной хижиной. Человек теряет свою накопленную к данному моменту специализацию, растворяется и воссоздается заново, но уже в новом контексте. Учителя духовной жизни открывают посвященному совершенно новый мир, стремясь сохранить как можно больше потенции, обратить воды Иордана вспять. Это важнейший мистический символ: предание гласит, что, когда (во время Крещения) в реку вошел Христос, течение изменило направление на противоположное.
Христос сказал: «Будьте как дети». Это тоже имеет отношение к неотении. Вообще, ребенок, младенец — это символ полноты, а не ущербности. Символ полного и абсолютного совершенства. Символ золотого века. Лучезарный светоносный младенец.
Есть у этой темы еще один, инфернальный, аспект. Сыны тьмы и био-аппараты ведь тоже не дремлют. Давайте попробуем представить, как явление неотении может быть использовано в агрессивных целях. Обратите внимание, как современные подростки ловко справляются с компьютером, как здорово они схватывают технические навыки, которые недоступны многим взрослым. Тем не менее, интеллектуально и душевно они отличаются поистине дегенеративными качествами. Такое сочетание бездуховности, нечувствительности к тонким проблемам и невероятной способности к освоению новых технологий может быть использовано верстальщиками современной либеральной апокалиптической цивилизации для очень подозрительных вещей.
В частности, есть такая концепция: на финансовых рынках молодые люди быстро осваивают технологию биржевой игры, живут года два-три в страшном напряжении, зарабатывают гигантские деньги, а потом выбрасываются куда-нибудь в санаторий, в суицид или на частный остров (если повезет). Наблюдается тенденция снижения возраста таких брокеров. Можно представить себе черную футурологическую версию, когда определенные силы выдвинут этакого гигантского младенца-монстра. У малышей объем мозга по отношению к объему тела страшно велик, и если использовать этот принцип, то младенцев можно использовать в качестве инфернальных пародий на «королей мира»... Им по три-четыре года, но они способны манипулировать сложнейшими вещами, а остальное человечество — станет лишь полем для их ужасных игр. Такое развитие событий вписывалось бы в логику пародии на инициатический символ «играющего младенца», который мы встречаем у Гераклита, а позже в притче о трех превращениях духа в «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше.
Теперь несколько слов об антропологии Жиля Делеза. Это тоже виталистская версия антропологии. Жиль Делез — «новый левый» философ. Он трагически погиб несколько лет назад, выбросившись из окна. Мыслитель по современным меркам совершенно не политкорректный. У него есть любопытная антропологическая концепция.
В основе человека, согласно Делезу, лежит тело. Это высшая и главная реальность, базовая категория. В теле рождаются некие загадочные фрейдо-марксистские поползновения. Очень сложные, не имеющие языковых структур. Как пар, они поднимаются вверх и там достигают очень тонкой грани, которую Делез называет «поверхностью базы». Это очень специфическая категория его философии. Бессмысленные пары вегетативной реальности начинают доходить до твердой поверхности и отбрасывать лучи в сферу рассудка.
Здесь действует уже знакомый нам принцип резидуальности: представление о человеке как о звере или, точнее, о зверофантоме. Испарения этого зверофантома достигают поверхности и оттуда начинают создавать надстроечные модели в рамках классического фрейдизма: систему ценностей, философские модели, цепочки псевдо-рациональных мотиваций, комплексы и т.д. Человек мгновенно забывает о поверхности, о предшествующей конспирационистско-вегетативной деятельности, начинает рассуждать в терминах общества: любовь, красота, интересы, разумность, расчет и т.д. На самом деле, это не что иное, как отблески, рожденные на поверхности, случайно и спорно (здесь все спорно) интерпретированный голос вегетативной телесности.
Это очень интересная авангардная модель. Но Делез идет дальше. Процесс этот, по мнению Делеза, основан на бесконечном количестве подмен. Старое тело, поверхность и рациональность есть не что иное, как тяжелейшая мутная мистификация. Изначальный импульс проходит жесточайшую цензуру в человеческом сознании, где от него мало что остается. Он приходит в пережеванном, искореженном, «тоталитарном» виде и только усугубляет общее порабощение человеческой вселенной, способствует буржуазному отчуждению, «фашизму» и прочим малоприятным вещам. Поэтому такая модель устройства человека является порочной, и ее необходимо преодолеть. Нужно не просто обратиться к телесным корням, нужно заново проинспектировать реальность между телом и поверхностью, обращаясь постоянно к той точке, где соприкасаются между собой пучок телесных испарений и размытые корни логических конструкций. Это пространство зыбкой игры телесных ощущений сплавленных с зачатками рассудочных обобщений уподобляются клубневым растениям, rhizome, которые распространяются под поверхностью (сознания) и дают завязи в произвольном месте, выбираясь (или не выбираясь) на поверхность.
Согласно Делезу, если сосредоточить внимание на этом промежуточном («ризомном») пространстве появится возможность определенным образом изменить логику поднятия этих испарений, пустить их по совершенно другому каналу. Если удастся максимально «либерализовать», раскрепостить этот процесс, возникнет «новое тело», не то тело, которое с органами — структурированное и довольно «фашистское». Ведь глаз смотрит только вперед, ухо слышит только вовнутрь, что ограничивает человеческую свободу. Новое тело не имеет органов, в нем и видение, и слышание, и чувствование является одним и тем же процессом{9}.
Здесь Делез приближается к йогическому учению санкхьи о 5 танматрах — качествах человеческого восприятия, онтологически предшествующих делению на импульс ощущения и его рецепцию. Эти внутренние органы человеческой души, где еще нет разделение на излучение света и восприятие света, на источник звука и восприятие звука и т.д., эти танматры формируют «субтильное тело» или получувственную-полудуховную оболочку души. «Тонкое тело» санкхьи и есть «тело без органов» — по крайней мере, без органов в их фиксированном для бодрствующего состояния отчуждающего качества. Это чувствование «в обе стороны».
Делез рассуждает о «теле без органов» (термин взят им из шизофренического опыта Антонена Арто) не в рамках классического эзотеризма, но в контексте языка современности, оперируя при этом примерами из сферы искусства: живописи, поэзии и т.д. Для Делеза речь идет о том, чтобы породить такую поверхность, такой концептуальный аппарат, который не был бы репрессивным, отчужденным, лживым, не создавал бы комплексы, а наоборот максимально точно, тонко и гибко соответствовал бы первичным вегетативным испарениям, гармонизировал бы их. Тогда жизнь превратится в мягкое плавное передвижение в неживотном, нерациональном пространстве, в тонком полусне — существование станет «ризомным»...
Практическая сторона этого «сценария освобождения» довольно сомнительна: наркотики, перверсии и т.д. Но с точки зрения современной антропологии теории, интуиции Делеза представляют определенный интерес.
Другой интересный автор, Говард Филлипс Лавкрафт, взял некоторые антропологические гипотезы и описал их в жанре черной фантастики, отчего они приобрели сочное и зловещее звучание. Но Лавкравт — это отдельная интересная тема. Возможно, мы о нем еще поговорим впоследствии...
В заключение давайте подумаем вот над чем. Современные люди настаивают на полном разрыве с трансцендентным принципом души. Современная антропология имеет дело исключительно с зооаппаратом и ни с чем иным иметь дело не хочет. А что если попробовать проинтерпретировать принципиальную позицию в парадигматическом контексте?
Здесь возможны два варианта. Я не отдаю ни одному из них предпочтение, просто пытаюсь сформулировать, как может традиционалистское сознание или традиционалистская антропология понять и расшифровать такое упорство наших современников в этом принципиально важном вопросе.
Гипотеза номер один. Человечество находится под фундаментальным и мощным гипнозом. Под воздействием определенных чар оно настойчиво и упрямо отрицает реальность своего объективного видового качества. Тут можно вспомнить старообрядческую беспоповскую концепцию духовного антихриста — особого зловещего присутствия, которое отрывает имманентную реальность от трансцендентных корней, жестко и настойчиво обрезает золотые нити, которые идут через сердце человека к горним мирам. Эта концепция очень созвучна представлению Генона о специфике современного мира. Генон также рассматривал современный мир как некую объективную, зловещую, фатальную реальность. Это не произвол или заговор, это серьезнейшие изменения качества среды. Под гипнозом, связанным с этими изменениями, человечество забывает о душе и начинает исходить из нелепых предпосылок современной антропологии. Это щадящая гипотеза. Согласно ей, современная антропология — это самообман, ложь, донос на самих себя, написанный по подсказке выпущенного на свободу змия. Хотя это, конечно, не делает чести людям, попавшим под действие гипноза, и преспокойно себя ощущающим, но это еще не конец. Теоретически туман может быть развеян — люди могут прозреть.
Из этой гипотезы вытекает, что у людей есть душа, просто ее от них прячут. Следовательно, императив души формулируется так: нужно бороться за истину, за реальность, за онтологию души, за то состояние внутреннего содержание людей, которое соответствует настоящей правдивой картине, хотя и скрытой глубокой пеленой злой иллюзии, разоблачая при этом тех, кто активно утверждает современные антропологические концепции или просто их пассивно подразумевает, что еще опаснее. Необходимо заниматься всеобщим анализом и самоанализом в первую очередь...
Вторая гипотеза пострашней. Она предполагает, что современные люди есть то, кем они себя считают. На одной из лекций Евгений Всеволодович Головин цитировал Новалиса, который утверждал, что под видом людей сейчас ходит целая галерея самых разнообразных существ. Из Апокалипсиса мы знаем, что в конце времен гоги и магоги вырвутся через щели в земной коре и оседлают безвольные големические куклы. У беспоповцев есть страшная антропология Евфимия. Он считал, что произошла антропологическая подмена: в облике людей сейчас ходят «трупы мертвые, телеса демонские, иконы сатанинские». Это не просто одураченные люди, это вообще уже не люди...
У Лавкрафта есть замечательная иллюстрация дарвинизма: человеку присылают его африканскую прабабушку, он открывает посылку — и видит белую обезьяну...
Прошлую лекцию я закончил рассказом о том, что в конце времен под маской людей будут скрываться два полярных типа существ: с одной стороны, дети света (их будет подавляющее меньшинство) и все остальные — дети тьмы. Дети света будут подвергаться беспрецедентным гонениям, они будут почти уничтожены...
Однако, несмотря на невыгодное для нас соотношение сил, победа все равно будет за нами.
Примечания
{ 1 } Душа есть платформа
воскресения и основа «тела воскресения». См. лекцию
«Онтология воскресения». >>
{ 2 } По этому поводу см. подробнее кн.
А.Дугин «Эволюция парадигмальных оснований науки», М.,
2002. >>
{ 3 } «Метафора часов» лежит в основе науки
Нового времени, из нее исходили мыслители и ученые
переходного этапа от Возрождения к Просвещению — Ф.Бэкон,
Г.Галилей, И.Ньютон, Дж.Локк и т.д. См. подробнее: А.Дугин
«Эволюция парадигмальных оснований науки», указ. соч. >>
{ 4 } «Как механизмы, т.е. структуры,
управляемые принципами ньютоновской классической механики,
рассматривались минералы, растения, животные и даже люди.
Ламетри расширил декартовское представление о животных как
о сложных механизмах до человеческих существ (концепция
«человек-машина», L'Homme-machine), а физиологи
(Уильям Гарвей и т.д.) делали открытия человеческой
анатомии, рассматривая каждый орган как эквивалент
физического прибора или механизма. Идея мира как
механизма, составленного из атомарных частей,
распространялась на все области знания. Отсюда приоритет
физико-математической модели, которая считалась
описывающей механизмы наиболее точно и адекватно.
Остальные науки, исследующие более тонкие процессы, лишь
стремились к достижению аналогичной точности. Отсюда
возникла определенная иерархия современных наук, в
основании которой лежал именно этот критерий «точности».
Наука считалась тем более точной и «научной», чем более
она приближалась к физико-математическим нормативам.»
А.Дугин «Эволюция парадигмальных оснований науки», указ.
соч. >>
{ 5 } Более детально эта тема изложена в
кн.А.Дугин «Эволюция парадигмальных оснований науки»,
указ. соч., где разбираются случаи отклонения от такой
базовой установки и рудименты «холизма». >>
{ 6 } Возможность рассмотреть эволюционизм
и витализм как фрагментарный криптотрадиционализм и
криптоманифестационизм подробно разбирается в кн. А.Дугин
«Эволюция парадигмальных оснований науки», указ. соч.
Продолжая эту линию становится понятным, что могло
привлечь метафизика Ю.Мамлеева в гипотезе «тайного лица
природы». >>
{ 7 } См. подробнее: А.Дугин «Эволюция
парадигмальных оснований науки», указ. соч., где показано,
почему механицистский аппаратный подход более строго
соответствует парадигме Нового времени (парадигме
отрезка), нежели витализм. >>
{ 8 } См. там же. >>
{ 9 } См. подробнее: А.Дугин «Русская
Вещь», т.2, М., 2001 — главы «Положи свое тело в осоку» и
«Тело как представление», а также лекцию «Угроза
гомункула». >>
