Александр Дугин
«Герман Вирт, священный
праязык.
Мифы Нового года. Великий Юл»
Я не случайно выбрал именно эту тему, ведь сегодня как раз День зимнего солнцестояния (Великий Юл). Года два назад мною была реализована идея новогодних лекций. Как обычно встречают Новый год? Сидят, выпивают, бормочут бессмысленные слова за столом. А мы решили провести праздник в виде лекции. Попробовали — получилось. Наверно, имеет смысл сделать такие новогодние лекции регулярными...
Помню мы как-то с Сергеем Курехиным обсуждали содержательную сторону процесса выпивки. Как правило, разговор пьяных людей представляет собой малосодержательный дискурс. Часто все заканчивается во «времени Ляпунова». Но это в профаническом мире. А ведь алкоголь — это сакральнейшая вещь, и наиболее бурные алкогольные возлияния в древности сопровождались колоссальным интеллектуальным напряжением. Тогда алкоголь не был в оппозиции к рассудку, а рассудок не был в оппозиции к миру души. И вот мы решили реализовать целую программу интеллектуальных выпивок, где люди постепенно набираются, но при этом сохраняют нить темы, для обсуждения которой они собрались. В этом случае алкоголь не мешает, а, наоборот, помогает сконцентрироваться. Нужно превращать реальности, сопряженные с пиками низкого безумия, в нечто осмысленное, содержательное. Традиция интеллектуально отмечать праздники — это здорово! Вместо банкета — лекция. По-моему, это то, что нужно.
Итак, мифы Нового года. Великий Юл.
Разные даты празднования Нового Года в различных традициях
Юлом у древних германцев назывался праздник зимнего солнцестояния. Традиция отмечать Новый год есть у всех народов. Однако в отношении его точной даты существуют разночтения. Многие народы (например, персы) отмечают Новый год в день весеннего равноденствия, то есть, в точке, соответствующей Востоку. «Весенний» Новый год вытекает из той же логики, что и «зимний». То же представление о цикле, тот же символический набор основных знаков и сюжетов (рис.1).
Существует менее известная традиция: отмечать Новый год летом. Это характерно для Египетской цивилизации. Здесь Новый год совпадает с летним солнцестоянием (День Ивана Купалы). Вообще, все точки кельтского креста, где вертикаль и горизонталь пересекают окружность, праздничные, важные. Поэтому неудивительно, что существует традиция отмечать Новый год осенью. Например, в кельтской культуре и в семитической традиции. Иудейский календарь является лунным, точнее, лунно-солнечным, а следовательно, имеет некоторую фиксированную солнечную черту. Переход через нее — это еврейский Новый год, Рош Ашана. Празднуется он в день осеннего равноденствия.
В православии существует литургический Новый год, совпадающий с этим днем. Кроме того существует гражданский Новый год — 1 января, введенный на Руси Петром Первым. И вот, как это ни парадоксально, именно этот, казалось бы, насквозь профанический праздник и есть, на самом деле, тот изначальный Новый год, который отмечался в самых древних традициях...
Узловые точки календаря всегда во всех исторических эпохах отмечаются как праздничные. Кроме того фиксируются промежуточные точки, имеющие вид второстепенных праздников. Например, китайский Новый год, который начинается в феврале (это промежуточная юго-восточная точка), или Новый год по позднекельтскому календарю, который совпадает с Днем Всех Святых. Изначально он был расположен в точке осеннего равноденствия, но сейчас празднуется не строго в этой точке, а где-то на «юго-западе» (рис.2).
Миграция точек празднования Нового года связана с фундаментальными сакральными аспектами той или иной традиции. Поскольку календарь есть парадигма конкретного сакрального языка и выражение языка Традиции, то на основании приоритетных пунктов календаря выстраиваются ритуальные комплексы, специфика сакральной географии, ориентация на местности, создание древнейших сакральных карт. Даже неандертальского типа народы ориентировали свои норы в соответствии с закономерностями сакральной ориентации. Поэтому, когда мы хотим проинтерпретировать какой-то сакральный комплекс, ритуал или религиозную доктрину, мы должны всегда исходить из этой изначальной матрицы, учитывать, где в данной культуре, в данной традиции празднуется Новый год, что стоит во главе: Север, Юг, Запад или Восток.
Согласно Вирту и Генону, изначально точкой Нового года был день зимнего солнцестояния. Это была самая абсолютная форма великого праздника. Почему? Здесь происходит изменение направления движения солнца от спуска к подъему. В геоцентрической системе координат, особенно в северных широтах, в Арктиде (где день совпадает с годом), это представляется наиболее наглядным и очевидным. С одной стороны, можно уподобить Солнце шару, брошенному из глубины зимы вверх. Он поднимается, потому что изначально за ним стоит инерция броска. Шар достигает высшей точки и начинает опускаться (рис.3).
Что чудесного в том, что шар (как простой предмет, например, камень) летит вверх? В принципе, конечно, само по себе это чудесно. Но раз уж он все равно летит, какая разница почему? Наверное бросил кто-то... Но вот шар долетает до верхней точки и меняет свое положение. Свет постепенно поддается тьме и наступает арктическая полярная ночь. И вот, в самой середине ночи, при полной победе тьмы, возникает таинственное, необъяснимое сакральное явление: каким-то загадочным образом, не из самого света, а из-за пределов света, из-за последней черты бытия возникает импульс, опять подбрасывающий солнце вверх. Не видно самого этого импульса, еще не появились первые проблески весеннего солнца, тем не менее носители священного огня, предки исторических ариев, сохраняющие свет солнца в своих святилищах, уже знают, что этот магический миг произошел, что трансцендентная причина не оставила мир во тьме, и рождение Нового света уже празднуется в его принципиальном аспекте.
Остальные узловые моменты сакрального календаря тоже важны, но они естественны, так сказать, природны. Рождение же солнца, его смерть, магия превращения одной тьмы в другую, чреватую золотой зарей — это наиболее священный момент по сравнению со всем остальным. Это разрыв цикла (см. рис.3). В момент Юла в движение вмешивается какая-то особая новая сила, которая размыкает инерциальное движение по кругу и выбрасывает поступательное развитие событий в неожиданную, запредельную сферу. Тут происходит то, что не заложено в других точках цикла. Не понятно, откуда берется новый мир, который, казалось бы, только что умер... Именно из этого естественного, арктического миросозерцания природы возникает первоматрица всех языков, всех символов и всех религий.
С точки зрения Германа Вирта, именно Великий Юл был главным праздником сакральной цивилизации, главным праздником Гипербореи. Я хочу обратить внимание на то, что христианская традиция в своем символическом комплексе воскрешает изначальный гиперборейский гнозис. Причем делает это гораздо более полно, чем те формы индоевропейской традиции, которые существовали до христианства и параллельно ему. В частности, даже празднование Нового года в день весеннего равноденствия, характерное для индоевропейских традиций, более древних, чем христианство, отнюдь не является примордиальным. Рождество же отсылает нас прямиком к гиперборейскому Великому Юлу (юлианский календарь в свое время совпадал с естественным).
Другой великий христианский праздник — Воскресение Христово или Пасха — совпадает с весенним равноденствием. Однако, с примордиальной точки зрения, главный праздник — Юл (Рождество).
В древнейших формах Традиции, начиная с наскальных рисунков, для обозначения Нового года использовался крест. Идея угасания и воскрешения света, смерти и воскресения Диониса, распятие Христа и его воскресение — теснейшим образом по своему сакрально-языковому, культовому содержанию, совпадают с представлением о великом Юле. Таким образом, Великим Юлом является и Рождество, и Пасха. С метафизической точки зрения, оба этих события являются символически близкими.
Однако воспоминание о гиперборейском гнозисе и о Великом Юле можно обнаружить не только в исторических религиях, культовых и литургических комплексах. Все русские сказки своими сюжетами, символическими соответствиями, перипетиями, именами героев, антуражем теснейшим образом связаны с Юлом. Все сказки повествуют о великом Юле, о событиях, которые ему предшествуют или за ним следуют. Можно сказать, что сказки — это солярные мифы. Но не в грубо природном понимании. Это солярные мифы, изложенные в Арктиде, мифы, данные изначальному гиперборейскому человечеству, для которого разделение на священное и не священное просто отсутствовало. Все было и богооткровенно и естественно одновременно. Не было изолированных друг от друга божества, человека, природы. И природа, и представление о трансцендентной причине мира — все рассматривалось как единый комплекс. Существовало холистское мировоззрение, о котором мы говорили на первых лекциях.
Традиция не знает разделения на посюстороннее и потустороннее. И то и другое конкретно, ощутимо и вместе с тем наделено трансцендентным значением. Например, сказка о «курочке Рябе». В центре повествования Яйцо Мира. Темная сила (мышь) разбивает золотое яйцо, его заменяет яйцо простое. Это история про циклы человечества. Золотое яйцо — изначальный эон, золотой век. Он прочен, его не разобьешь даже при самых больших усилиях. Он целостен. Но он приходит к концу. Мышка — как плод Древа Познания (не исключена протоэтимологическая связь между словом «мышь» и словом «мысль») — приводит к концу золотого века. Интересно, что в сказке логическая нелепость — дед бил-бил, но не разбил, и баба била-била не разбила, видимо, цель была все-таки разбить (иначе, зачем били-то?). Но как только яичко разбилось, и дед и баба стали плакать. Следовательно, их целью было не просто расколоть яйцо золотого века, а продемонстрировать себе и друг другу его прочность. Поэтому они так расстроились случившейся катастрофе. И правильно сделали... Ясно, что простое яйцо никак не заменит яйца золотого. Это простое яйцо — кали-юга индусов. Конец сказки не очень утешает. Что-то ушло безвозвратно. Это что-то — золотой век — полярный год, Арктида, нордический рай.
Или, например, Царевна-лягушка. Женщина превращается в лягушку, потом наоборот: лягушка — в женщину. Драматизм сказки — это драматизм года, где главное действующее лицо (Иван-царевич) — это рождающееся солнце. Ему предстоит пройти через множество препятствий, прежде чем это новое солнце станет полным. Самым важным подвигом героя является спуск в некоторое таинственное подземелье, битва с драконом (змеем), встреча с Бабой Ягой. Главная задача героя — достичь Великого Юла. Именно на пути к Юлу и встречаются основные преграды. Пройдя их, он выходит обновленным, возрожденным, обогащенный новым сокровищем. Он становится посвященным, на нем лежит печать Нового года, в его руках точка разрыва. Реализация точки великого Юла в индивидуальной героической судьбе делает его иным. Такой путь самореализации весьма не прост, поскольку сам осенне-зимний сектор получает самостоятельное существование и различные элементы древнейшего арктического символизма приобретают в сказке собственное, сложное, пугающее бытие.
В частности, избушка на курьих ножках, в которую рано или поздно попадает герой. Почему она на курьих ножках (рис.4)? Я сколько ни читал «невиртовских» объяснений, все они мне казались неубедительными. Почему она крутится, понятно: речь идет о годе, а год вращается. Отсюда миф о вращающихся дворцах, годовое путешествие китайского императора по различным отделениям своего годового дворца (Мин Тань) и т.д. Но откуда курьи ножки? Откуда этот брутальный сомнамбулический символизм? Я был поражен, когда у Вирта нашел древний шумерский иероглиф, который называется «баба». Он представляет собой квадрат с двумя трехпалыми лапками. «Баба»- это «земля» по-шумерски (рис.5).
Следовательно, путешествие в эту избушку является спуском солнца в точку зимнего солнцестояния, под землю, в ад. Давайте рассмотрим «куриные ножки» отдельно от избушки.
Самый древний, чисто примордиальный иероглиф — корни мирового древа, руна смерти юр (рис.6).
Скорее всего избушка была на одной курьей ножке, другая добавилась позднее «для устойчивости». Таким образом, представление о куриной ноге логически вытекает из древнейшего символического комплекса, который человечество, давно забывшее об Арктиде, о Гиперборее, о потерянном нордическом рае, бережно передает из поколения в поколение. Ничего в этом не понимает, но, на всякий случай, передает. Даже в современных мультфильмах мы порой встречаемся с древнейшим знанием, оперативно-метафизическое значение которого трудно переоценить.
Цикл сказки, который представляет собой цикл поиска великого Юла, одновременно соответствует и географическим представлениям, поскольку комплекс календаря сочетает в себе и сакральное время и сакральное пространство. Пространство это всегда имеет свой внутренний Юг, Восток, Север и Запад. На точку зимнего солнцестояния ориентированы алтари наиболее древних святилищ. При переходе от зимнего солнцестояния к весеннему равноденствию (как центральной точке сакрального года), содержание в целом сохраняется, просто алтарная часть переносится на Восток. Понятно, что «восточная ориентация» алтарей в православных храмах — дань индоевропейской традиции. Праздник Новолетия — дань иудейской традиции, предшествующей христианству. А Рождество — дань наиболее древнему, протоиндоевропейскому гнозису.
Покойники в древнейших захоронениях, кстати, тоже были ориентированы строго определенным образом. Археологи активно пользуются этим для датировки своих раскопок. Даже неандертальцы хоронили не «как попало». Покойники участвовали в их жизни как неотъемлемая часть целостного мира. Мы представляем жизнь как «несмерть», а древние представляли себе полноценную жизнь как собственно жизнь и смерть вместе. Все схватывалось одновременно. Представления об одном и о другом обязательно в какой-то точке превращались в нечто цельное. Можно себе представить, как в этом сакральном мире было сложно и интересно.
Элементы такого подхода сохранились в традиционных учениях. Например, дзенские мастера или христианские монахи практикуют некое специфическое умирание еще при жизни. Парадоксы для рассудка ведут к пробуждению новой логики души...
Календарь и сакральная география Руси
Итак, календарь и празднование Великого Юла связаны с ориентацией пространства{1}. Не случайно на Юге Руси находится Черное море. Это море тьмы. Как у всякой сакральной цивилизации, внизу нашего пространственного круга находится море, вода, миры растворения, смерти. Море названо «черным», потому что у гиперборейцев зимой солнце не поднимается над горизонтом (полярная ночь). Не случайно древние реки (Днепр, Дон) хранят этимологию индоевропейского происхождения.
Наша земля тысячелетия назад приняла потомков Арктиды — основателей индуистской и иранской цивилизации. Мы (особенно как православные) сами являемся наследниками Арктиды, ее древнейшей традиции. Символизм наших городов, названия наших деревень, рек, областей — все это элементы великого знания, завещанного нам нашими предками. Расшифровывать их — наш долг.
Я упомянул несколько наиболее древних символов Юла. Все перечислить невозможно, поскольку любой сакральный символ так или иначе связан с Великим Юлом. Так же, как все существующие праздники есть лишь намеки на этот абсолютный праздник. В момент Юла рождается все. Причем все рождается одновременно. Не постепенно, поступательно раскручивается, а все и сразу. Поэтому нельзя сказать, что есть какой-то символ, не являющийся символом зимнего солнцестояния. Таким образом, расшифровке, интерпретации может быть подвергнуто абсолютно все. Все сюжеты, вплоть до самых бытовых. Даже обычное пятно является символом Великого Юла, воспоминанием о Гиперборее. Например, символизм человеческой головы — это символизм Юла. Симметрия и асимметрия каждого искусственного предмета отсылает нас к зимнему солнцестоянию. Если углубиться в нордическую герменевтику, то из всех предметов мира фонтаном забьет вселенная новых смыслов, все приобретет новое колоссальное значение...
Я лет 15 назад, в один из напряженных моментов изучения Германа Вирта, раздумывая над огромным количеством мифологических сюжетов, которыми он пользовался, прогуливался летом за городом и вдруг поймал себя на мысли, что нечто извне напоминает мне о летнем солнцестоянии. Это был соловей. Он издает трель, где доминирует звук i — звук, символизирующий летнее солнцестояние. Таких примеров можно привести множество...
И все-таки некоторые символы являются символами Великого Юла по преимуществу. Один из них — знак, похожий на подкову. Обычай вешать подкову в жилище «на счастье» восходит к этому древнему символизму. Подкова — это проторуна ур, классическое изображение Нового года (рис.7).
Генон писал в книге «Царь мира» о том, что символизм горы и пещеры теснейшим образом связан между собой. Он описывал это как своего рода «инь-янь». С виртовской же точки зрения, пещера и гора — это, вообще, одно и то же. Это развитие руны ur. И гора — ur, и пещера — ur. Обратите внимание на холистскую природу языка Традиции — вы пытаетесь найти в ней дуализм, противостояние выпуклости и вогнутости, а получаете универсальный сверхсимвол, означающий и то и другое одновременно (кстати, одним из центральных символов зимнего солнцестояния является черно-белая кора березы).
Итак, руна ur, является руной гор и пещер. Не случайно Христос родился именно в пещере. На традиционной византийской иконе Рождества эта пещера изображается внутри горы. Руна ur может быть рассмотрена как «всесимвол», поскольку едва ли существуют символы, не связанные с горой или пещерой.
Общение древних гиперборейцев было очень специфическим, они произносили один звук, например ur, а имели в виду вообще все. И хорошее, и плохое, и то как они борются, как свет рождается, достигает апогея и падает, а потом снова рождается. В каждый момент этого сложнейшего цикла один его элемент знает о другом, полярном. Знает его неизбежность, и все-таки движется по своей собственной траектории. Впадает в отождествление с самим собой для того, чтобы в следующий момент снова разотождествиться и вновь превратиться в свою собственную противоположность... Все это наши предки высказывали звуком ur.
Теперь другой, более поздний символ: бородатый человек или Дед Мороз. Борода (тем более седая) — это древность, соответствующая истоку, а исток соответствует зимнему солнцестоянию. Интересно само слово мороз. По мнению Германа Вирта, вторичный гиперборейский центр, находившийся в Северной Атлантике, назывался Мо-Уру. Похожую этимологию имеет множество слов: названия народов (маори, аморреи), река Амур, город Муром. Даже сочетание Илья Муромец Вирт толковал как календарно-сакральный комплекс: Ил из Мо-Уру (Ил — это древнейшее гиперборейское название света). Слово мороз имеет тот же самый корень. Кстати, слово море, возможно, тоже имеет отношение к этому комплексу...
Культовый центр Мо-Уру был древнейшим святилищем зимнего солнцестояния, воспоминание о котором сохранили многие народы в своих легендах и мифах. Первые русские святые (очень важно, что именно первые — все первое не случайно) Борис и Глеб, братья-страстотерпцы, традиционно изображаются как зрелый мужчина с бородой и безбородый юноша. То же самое можно сказать и о бессеребрениках и целителях Косьме и Дамиане. Все близнечные мифы имеют прямое отношение к зимнему солнцестоянию — точке, где заканчивается старое и начинается новое.
В случае с Дедом Морозом, роль нового играет Снегурочка. Это тоже сакральная модель дуальности — молодое-старое. Верность этим моделям не следствие народной тупости. Каждая подлинная традиция воссоздает изначальные парадигмы. Христианство — традиция, несомненно подлинная. Значит, существует возможность перевода христианских догматов, символов, обрядов и доктрин на гиперборейский язык...
Существует еще один новогодний символ — ель. Ясно, что речь идет о мировом древе, чьи корни находятся внизу, а ветви и крона вверху. Корни находятся в точке зимнего солнцестояния, именно туда кладут новогодние подарки. Корни важнее кроны... Есть другая европейская традиция — класть подарки в ботинок или чулок (одним из древних знаков зимнего солнцестояния была человеческая нога — символ переступания, перехода). Но вернемся к ели. Почему именно она? Будучи вечнозеленой, ель воплощает в себе весь год одновременно. Древний корень эль — означает «дерево света и вечной жизни». Любопытно, что библейскую Неопалимую Купину Вирт трактует именно как год. Неопалимая Купина — это зимнесолнцестоянческая ель. Дерево, которое «горит» и не «сгорает» и из которого говорит Бог. «Бог» и «год» даже этимологически сходны, а для гиперборейцев это были синонимические понятия.
В результате виртовской интерпретации библейской символики возникала удивительно насыщенная смыслами картина. Привычные религиозные трактовки при этом оставались в силе. Никто не утверждает, что хитроумные левиты специально взяли обычный природный естественный символизм и превратили его в путаную теологию. На самом деле, все символы имеют как естественное, так и онтологическое и метафизическое толкования.
Великая мать, похороны кукушки
Зимнесолнцестоянческий смысл имеют и некоторые сохранившиеся до сих пор женские ритуалы. Например, похороны кукушки: женщины перед тем, как выйти замуж, собираются в особых местах, хоронят кукушек, бросают венки в воду, плачут, причитают, некоторые даже топятся. Изначально же в этом ритуале топили фигуру зимы. Это означало: растопить зимний холод, превратить мертвую воду в живую. Культы утопленниц, русалок восходят именно к этому аспекту зимнесолнцестоянческой символики. Можно вспомнить шекспировского «Гамлета». Здесь Офелия выступает как элемент древнего культа утопленниц, как новогодняя жрица, Великая Мать. Великая Мать может выступать и как белая женщина и как черная. Символизм библейской «черной жены» тоже не случаен. Он параллелен символизму «белой дамы». Можно вспомнить странные слова из «Песни песней» Соломона, где возлюбленная говорит: «черна я, но прекрасна». Эта загадка, так привлекавшая средневековых алхимиков, тоже теснейшим образом связана с символизмом Нового года. Символизм «черной женщины» не является однозначно отрицательным. Это критический новогодний символ точки разрыва, через которую нельзя не пройти и нельзя пройти одновременно.
У Бодлера в стихотворении «Лебедь» есть такой пассаж:
Я думаю о негритянке, исхудавшей и чахоточной,
топчущейся в грязи, ищущей обезумевшим взглядом
отсутствующие пальмы высокомерной Африки
за бесконечной стеной тумана.
Этот образ всегда интриговал комментаторов его творчества. Думали, что у Бодлера была любовница-мулатка, но видимо здесь имеется ввиду нечто совсем другое.
Другое стихотворение Бодлера — «La Geante» имеет похожий смысл.
Классическим сюжетом в мифологии является спуск в ад. В современной литературе это может выглядеть, как посещение неких зловещих злачных мест, скажем, таверн, которые содержат подозрительные китайцы, где собираются матросы, чтобы отправиться в плавание, из которого никто не вернется (как у Жана Рэ в рассказе «Тот конец улицы»). Темные регионы бытия, ад обладают таинственной притягательностью (вспомним Данте).
В холистском ансамбле, в ансамбле языка Традиции не существует положительного и отрицательного, нет сухого и влажного пути, пути правой и левой руки. Вообще ничего подобного нет. Есть путь. Он всегда приводит к зимнему солнцестоянию. Другое дело: в каком качестве. Либо существо — фон, декорация путешествия, либо оно само — герой. Либо оно — солнце, либо — слякоть, в которую это солнце падает. Это необходимо: упасть в слякоть. Но вот самому быть слякотью совершенно необязательно. Хотя и слякоть и пепел тоже могут иметь в Традиции иной смысл. Алхимики говорят: «не презирайте пепел — это диадема короля». Говорить, что кто-то спускается в ад, а кто-то поднимается в рай, на самом деле не совсем корректно, это натяжка, это взгляд извне той реальности, которая, действительно, есть. И этот спуск, и этот подъем очень сложны и дифференцированы. В ад нельзя не спуститься. Другое дело: как потом подняться...
Итак, мы обнаружили еще один новогодний символ: спуск-подъем.
Другим новогодним символом является камень. Камень — это тяжелый предмет, он тяготеет к земле, тяготеет к точке зимнего солнцестояния. Однако именно камень отвергли строители, и истинное значение этого сакрального камня, Грааля, Лиа Фаиля, культового камня Племен Богини Дану — древних завоевателей Ирландии, Вифильского камня — откроется позже. Вспомним, что увидел Патриарх Иаков, когда он заснул на Вифильском камне,- он увидел лестницу. Это типичный зимнесолнцестоянческий сюжет — под голову положен камень зимнего солнцестояния, сакральный камень и поэтому Иаков видит лестницу, которая ведет через весь год, от корней мирового древа к кроне, от низа круга вверх.
Там же, кстати, находится и другой солнцестоянческий сюжет — борьба. Существует масса суждений относительно имени Израиль, что означает «борющийся с Богом». Иаков получил имя Израиль, когда в день абсолютного, сакрального Нового года, боролся с каким-то мужем, и муж ему поранил бедро. Символ хромоты тоже типичный символ Нового года, поэтому, кстати, дьявол хромает. Другой символ перехода — одна нога (одна — уже в новом году, другая в старом). Отсюда символизм одноногих в древнем эпосе Ирландии «Похищение быка из Куальнге». Там в критический момент, когда все средства исчерпаны, призывают одноногих, которые приходят из болота, из тьмы и помогают тем, кто их вызвал, применяя свое магическое знание.
Другой важнейший символ великого Юла — яблоко. Неслучаен символизм райского яблока, ведь рай находился на Северном полюсе. Традиция располагать рай на Востоке отсылает нас к весеннему равноденствию — отражению зимнего солнцестояния. Само распространение яблок связано именно с ареалом обитания древних индоевропейцев. Интересно, что, если яблоко разрезать, не дольками, а поперек, мы увидим пятиконечную звезду (рис.8). Почему не шестиконечную? Потому что зимой солнце в Гиперборее не восходит. Отсутствие шестой линии в пятиконечной звезде и есть указание на великое солнцестояние, поэтому звезда является одним из великих изначальных символов.
дновременно Вирт указывал на сакральное значение фонемы слова «яблоко». Яблоко, apple, Appfael и т.д. Все названия яблока развились из одного индоевропейского корня, близкого к слову полюс.
Аполлон, солнечный бог, на полгода улетает в Гиперборею, а потом возвращается. Улетает он на лебедях. Почему именно на них? Потому что форма лебединой шеи напоминает древнейший иероглиф, обозначающий связь зимнего солнцестояния с летним (рис.9).
Любопытно, что по-немецки «лебедь» (Schwan) и «свинья» (Schwein) звучат похоже. Нет более далеких друг от друга фигур, чем лебедь и свинья. Для обыкновенных людей, но не для людей Традиции. В Традиции и Лебединое Озеро и, например, залив Свиней на Кубе — почти одно и то же. Свинья — тоже классический зимнесолнцестоянческий символ, и поэтому христиане на Рождество жарят поросенка, а семиты никогда не прикасаются к свинине. Можно двумя способами обозначить особое значение чего-либо: или табуировать это нечто, или употреблять его только в определенный момент определенным способом. Не случайно русские и немцы так любят свинину.
Теперь о самом слове Гиперборея. По-гречески оно означает «то, что лежит дальше Севера». Корень бор, борей, присутствует в очень древних языках и связан с тем, что относится к зимнему солнцестоянию. Отсюда русское — боров, бор. Символизм того леса, в котором заблудился Данте и который связан с адом, тоже зимнесолнцестоянческий. Так же и символизм священных рощ. На санскрите «свинья» — varahi. Древнейший континент — Арктида, некогда называлась «землей Белого Кабана» или Варахи. Скорее всего к этому же корню восходит самоназвание евреев — хаберу. Специфика их знаний, сама их выделенность среди других народов становится совершенно понятной, если предположить, что они — в истоке своем гиперборейцы, пришедшие с далекого Севера, несущие элементы древнейшей Традиции. Изначально «хаберу» основывали свои претензии на обладание подлинной традицией именно на том, что они не столько народ, сколько особая каста носителей гиперборейского гнозиса. Поэтому христиане, которые стали «новыми евреями», Новым Израилем имеют право спроецировать эту же логику на себя и сказать, что теперь мы, христиане — самые настоящие «гиперборейские евреи».
Давайте вернемся к символизму леса. В книге «Золотая ветвь»{2} (исследовании по истории религий довольно профанического автора Фрэзера) есть сюжет о Немейском короле. Там описан один странный культ: в лесу находится святилище, где ничего особенного нет. Там с мечом в руках с утра до ночи бродит король Немейского леса. Он почти не спит, питается тем, что приносят почитатели его культа. Он охраняет священный лес. Все это длится до тех пор, пока другой претендент не подкрадывается к нему в момент редкого сна, и не наносит смертельный удар. Тогда убийца становится королем Немейского леса, и охранять это святилище и лес становится проблемой нового короля. В книге отмечается характерный момент для сакральной королевской власти: бодрствование в определенном месте, которое может быть всеми покинуто, заброшено, мало привлекательно, но тем не менее верность этому месту — единственный признак подлинного короля. Далее в этой книге рассматриваются аналогичные формы королевской власти в различных национальных традициях. Например, в Древней Корее вождя хорошо содержат подданные, позволяют ему все, что ему заблагорассудится, чествуют как божество, но если он не вызывает дождя, его немедленно убивают и выбирают нового{3}.
Но есть подлинные короли — хранители сакрального культа не благоденствуют, а страдают. Хранители гиперборейского знания часто падают жертвой своей сложной профессии, но, тем не менее, всегда находится новый претендент на эту, казалось бы, незавидную роль. Вспомните фильм Фрэнсиса Копполы «Апокалипсис сегодня». Там главный герой (сумасшедший полковник Курц) — типичный король Немейского леса. Он охраняет со своими людьми неизвестно что, выпав из логики рациональной войны. Когда камера «наезжает» на его письменный стол, мы обнаруживаем там книгу «Золотая ветвь»{4} — прямое указание автора фильма на символизм Немейского короля...
Символизм королевской сакральности — это символизм Нового года. Именно в этой точке происходит помазание подлинного короля, того, кого называют «вращающий колесо» (чакраварти), того, кто помогает году крутиться.
Существует и масонский символизм зимнего солнцестояния. Есть крупнейший масонский праздник — «Зимний Иоанн». Этот праздник имеет прямое отношение к двуликому Янусу. Почему Янус двуликий, я думаю, вы уже догадались. Отсюда же название месяца: январь.
Масонский символизм трех степеней посвящения тоже может быть рассмотрен в календарном аспекте. Кстати, о трехчастном делении года. Помните, в русских сказках: первый сын — хороший и разумный, посленовогодний, второй — поплоше, подальше от Нового года, а третий — совсем дурак. Но именно третий, дурак, и есть главный персонаж.
Похожая история встречается и в древнеиндийской сказке о третьем колодце. Там два старших брата отправили младшего, третьего, в колодец, и этот младший, попав в очень неприятную ситуацию, обставляет всех: доходит до зимнего солнцестояния, находит истинное сокровище и празднует Новый год. Тот же символизм обнаруживается и в библейском сюжете о Иосифе. Если предположить, что 12 братьев — это 12 месяцев, мы получим годовую интерпретационную модель и этого сюжета.
Битва со змеем — тоже зимнесолнцестоянческий сюжет. Отсюда устойчивое сочетание змея с сокровищем. Где змей, там и сокровище. Главным сокровищем, конечно же, является сакральная точка — гиперборейский Новый год. Охраняет ее змей — осенне-зимние испытания.
Символизм города тоже имеет прямое отношение к Новому году и вообще к календарю. Можно сказать, что Небесный Иерусалим, вообще, все мистические города, есть не что иное, как воплощенная в камне, дереве, символика года. Поэтому у Небесного Иерусалима 12 дверей, 4 стены. Наиболее древним изначальным городом в зороастрийской традиции считается город Вара, находящийся на Севере. Город, который гиперборейцы потеряли. Обратите внимание: Вара, Варахи — земля Белого Кабана. На самом деле, этот город — год. Его двери, улицы, стены, центр — структура года, где вход и выход — ворота зимнего солнцестояния.
Таким же важнейшим знаком является звезда, которая получится, если со скрещивающихся отрезков календаря снять окружность. Вспомните вифлеемскую звезду. Волхвы, воспользовавшиеся ею как ориентиром, наверное, глубоко размышляли над гиперборейским символизмом, находясь у себя на родине, в Иране (Иран — страна ариев). Как говорят индуистские мудрецы: «не тот много знает, кто много путешествует, а тот, кто правильно думает». Поэтому настоящий брахман сидит на одном месте созерцает какой-нибудь очень простой предмет и думает. И вот если так, хорошенько, по-гиперборейски подумать, можно вообще никуда и не ездить. Паломничество произойдет в сфере герменевтики, во Вселенной годовых смыслов.
Символизм Круглого стола короля Артура теперь, наверное, понятен всем. Понятны и 12 рыцарей. Единственная загадка, кажущаяся неразрешимой — 13-е, свободное место. Оно является одной из основных загадок в цикле о поисках Святого Грааля. Вообще, 13 — очень непростое число. Одно стихотворение Жерара де Нерваля, например, начинается так: «Тринадцатое возвращается, но оно вместе с тем и первое». Стихотворение это до сих пор не расшифровали. Но мы, с помощью Германа Вирта, можем сделать это в два счета. Так вот, 13-е место — это самая важная точка Круглого стола. Туда, в момент конца истории, Второго Пришествия, абсолютного Нового года, должен быть водружен Святой Грааль. И находится она не на периферии, а в центре.
Но что это за центр года, что это за центр воображаемого абсолютного города, что это за пустой центр колеса бытия?
Мы видим мир как периферию, мы есть цикл, и пока все идет нормально, пока не наступает Великий Юл, мы ничего кроме периферии и модели циклического существования на ней не видим. Мы не можем помыслить то измерение, которое находится на вертикальной оси. Оно невоображаемо и непредставимо. Поскольку существует странное нарушение естественной логики, разрыв цикла, рождение нового после полной смерти старого, вторжение непредсказуемого элемента в Новый год, мы можем условно предположить, что помимо логики пульсации внешнего, существует дополнительное годовое измерение, данное нам через отрицание и скрывающееся в чуде Нового года. Это и есть тайный путь к световому сокровищу, который располагается не на годовом цикле, даже не в точке Нового года. Новый год интересен не как один из элементов цикла, а как точка, где цикл перестает быть самим собой, где нарушается связь того, что естественным образом пульсирует и существует. Это не только точка обновления после смерти, это жесткий, радикальный, невозможный разрыв со всей периферией, уход в ту сферу, куда войти нельзя. Это вход в иной город, где иная логика, где все вывернуто наизнанку по отношению даже к сакральному миру. Специфика Юла в том, что обычное, пусть даже сакральное, сталкивается здесь с совершенно необычным, с тем, что скрыто и является загадкой для самого сакрального. Здесь есть возможность пойти совершенно в другую сторону...
Как это происходит обычно? Герой, пройдя все испытания, добывает солнце. Потом это солнце у него кто-то отберет, опять придут нехорошие персонажи, продадут страну демонам и все закончится у разбитого корыта. А потом новый герой, свернув шеи подлецам, установит новый мир, новую сакральную традицию. Так вот, помимо этого очень героического и глубокого пути есть еще один путь. Путь движения в момент Юла в иную, несуществующую сторону, в те головокружительные плоскости онтологии, которые людьми не предусмотрены, но чьим отражением — обратным, вывернутым наизнанку, завуалированным — и является вся история с циклическим вспыхиванием и угасанием проявленного бытия.
В точке Нового года сакральное соприкасается с чем-то еще более серьезным, более тревожным, героическим и невозможным, нежели и так довольно глубокая, освященная водоворотом многообразных смыслов стихия священного года. И в сакральных традициях существует миф о том, что что-то все же потеряно, например, слово, пароль, знак, нюанс. Чего-то, по большому счету, во всем этом сакральном, полном, изобильном холистском ансамбле все-таки не хватает... Не хватает того отсутствующего, пустого места, которое находится в центре. И вход в это тайное сверхсакральное святилище находится в точке Нового года.
В этот момент, в момент концентрации и фиксации празднования Нового года, мы не позволим поддаться колоссальной стихии праздника Нового века, а сосредоточимся именно на этой точке и не будем ни спешить, ни бороться с врагом, ни стремиться вперед и вверх, то есть вновь начинать подвиг. Про тех, кто этот момент проспит, я вообще не говорю...
Если применить эту логику к метафизике христианской традиции, то мы увидим следующий очень важный момент. С точки зрения христианства, после Второго Пришествия Христа времени не будет. Традиционалисты говорят — как же так, почему христиане отрицают следующий золотой век?
То, что мы пребываем в конце мира, это понятно. Очевидно, что вот-вот все это дело рухнет. Но традиционалисты говорят: это закончится — начнется другое, не беда.
Понятно, что в кали-югу все деградировали, но потом обязательно будет новая сатья-юга. И снесет курочка снова золотое яичко.
А вот христиане говорят: ничего подобного. Все застынет. Когда дойдет до полного предела и откроется абсолютно все, все застынет. Не будет больше ни золотого века, ни серебряного, ни вообще времени. А будет только праздник Великого Юла, не имеющий ни начала, ни конца...
Я думаю, что истинным знанием является знание именно об этом скрытом центре, который находится не в сфере периферии года (а периферия — это все бытие, представимое и непредставимое), но есть отсутствующее место, потерянное слово, утраченный камень, который, может быть, постулируется здесь, в зимнем солнцестоянии лишь условно, лишь как намек на какой-то другой, еще более серьезный камень. Вспомните, кого называют камнем, которым пренебрегли строители перед началом строительства Храма бытия. Этот камень оказался краеугольным. Генон подчеркивает, что это не камень, лежащий в фундаменте, это камень, который венчает свод. И когда все будет достроено, последний камень, на котором держится свод, высший камень, будет положен в Конце Времен. И это навсегда. Безвозвратно. И не будет больше никакого возрождения, не будет больше героических подвигов, а будет один только Великий Юл. Поэтому не стоит пренебрегать высшей в мире христианской традицией.
Необходимо лишь интерпретировать ее язык в гиперборейском, северном, нордическом ключе. Ей стоит верить. И не только верить, но и идти за ней дальше, постигать те глубины сакрального, суперновогоднего знания, которое откроется, когда завершится, наконец, деятельность Нового Университета и наступит Конец Света.
Примечания
{ 1 } А.Дугин
«Абсолютная Родина», М., 1999. Подробно см. «Мистерии
Евразии». >>
{ 2 } Дж.Фрэзер «Золотая Ветвь» — James
George Frazer «The Golden Bough», NEW YORK, 1922. >>
{ 3 } Об аналогах этого культа в
европейском Средневековье см. книгу М.Блоха
«Короли-целители» — M.Bloch «Les rois Thaumaturges. Etude
sur la caractere surnaturel attribue a la puissance royale
particulierement en France et en Angleterre», Strasbourg,
1983. >>
{ 4 } James George Frazer «The Golden
Bough», op.cit. >>
